на, конечно же, живёт на земле; в её стихах и адрес обозначен: «Как у Христа за пазухой, в Пыховке»… И ещё недавно было так: утром вставала до света; ноги — в валенки (если зима) или в калоши (если лето), на плечи — фуфайку или халат (в зависимости, опять же, от времени года). И вот уже падают в ведро упругие струи молока…

Птица и поросёнок (а иной год не один) на её подворье тоже водились. Но если вы решите, что речь идёт о простой крестьянке, то ошибётесь: почти всю свою жизнь Светлана Руденченко работала директором Пыховской сельской школы. Утром — скотина, целый день — круговерть школьной жизни, вечером опять домашнее хозяйство — от забот не продохнуть!

Сейчас всё по-другому. Вместо обилия скотины на дворе — несколько охотничьих собак (муж любит охоту). И в школу она уже не спешит. Не потому, что её «ушли». Потому, что ушла сама.

Возраст? И возраст тоже. Но главная причина — в школе ей стало душно. Не в конкретной — родной Пыховской, а в современном образовании вообще. Нынешнее образование, считает Светлана Борисовна, нацеливает ученика, а учителя — тем более, а директора школы — в непременном порядке на фейерверк успеха. Сам по себе успех — это, конечно, неплохо, но когда весь учебный процесс — ежедневная, кропотливая, нелёгкая и для ученика, и для учителя работа — подменяется единственным звонким докладом на открытом уроке или поездкой на престижный фестиваль или конкурс…

Словом, она ушла.

ная, что составляет главное содержание её жизни (и нашему читателю тоже, конечно, известно, что всю свою жизнь, параллельно с другими делами и занятиями, Руденченко пишет стихи), я решила поздравить её с обрушившейся на неё свободой:

- Ну вот, наконец-то ты наедине с мирозданием…

Я знала, о чём говорю: стихи Светланы Борисовны — это непрекращающаяся попытка преодолеть земное тяготение. Отдавая дань всему земному, с любовью и нежностью описывая каждую чёрточку земного бытия («Как сладко пахнет чабрецом, Плывут подводы с жарким сеном»…), она постоянно заглядывает в глаза Вечности:

Зачем же я, томимая тоскою
И горечью невызревших рябин,
Хочу понять бессонною строкою
Неистовые таинства глубин,
В которых исчезают мирозданья,
Пространство, время и парит душа?..

Так вот, задав свой вопрос, в ответ неожиданно услышала:

- Ой, какое там мироздание… пока вот мусор выгребаю…

Мусор Светлана Борисовна выгребает не из собственного дома — из храма. Стоит посреди Пыховки разрушенная людьми и временем церковь:

В руинах храм. Бурьян по пояс.
И все дороги — в никуда.
И, ни о чём не беспокоясь,
Стучат на стыках поезда.
И очередь к билетным кассам
Собой затмила белый свет…

Появившееся (освободившееся?) время Светлана Борисовна употребляет на то, чтобы внести свою лепту в восстановление храма. Делает это не она одна: из людей верующих в селе образовалась целая инициативная группа. Вот эти-то люди скребут, и метут, и выносят вон накопленный за годы безверия мусор, собирают деньги на восстановление храма. Кое-что сделать уже удалось: в печальных, всем ветрам открытых проёмах, появились двери и несколько окон.

И несут, несут сельчане в оживающий храм иконы. Прошлым летом иконы явили чудо: многие из них мироточили. Светлана Борисовна ходила по церкви и тихонько протирала божественные лики платком (увы — это необходимо делать, пока под высокими сводами летают голуби, а в незастеклённую часть окон проникает пыль). Протирала и… не тогда ли возникли эти строки:

Живём в миру тревог и потрясений,
Всё ухватить, всё угадать спеша.
Но молит, молит, молит о спасенье
Дарованная Господом душа.
А благовест зовёт во мгле осенней,
И время есть навстречу сделать шаг.
И молит, молит, молит о спасенье
Дарованная Господом душа…

ак всегда — устремлённость в Небо. Впрочем… Земные реалии опять и опять попадают в поле её зрения. Иногда — для того, чтобы вызвать её восторг:

Этот дивный листопад,
Ветра свежее дыханье,
Упоение стихами,
Откровенье невпопад:
Что есть сны, и что за снами…

Очень часто — для того, чтобы пролиться горькой дочерней слезой над судьбой многострадальной матери-Родины:

И нездешней вздыхает прохладой
В бурьянах притаившийся страх.
Русь, Россия, Голубушка Лада…
Ненаглядная дышит на ладан
В обезлюдевших хуторах…

А случается — для того, чтобы отреагировать мгновенно, почти по- журналистски, на самую злобу дня, просмотрев очередную телепередачу о народных избранниках, уверившихся в своём праве

…потрясая словом всуе,
Захлопнув джип и «мерседес»,
Подумать, что проголосует
За нас весь Божий мир окрест:
Вот эти пажити и пашни,
Вот эти реки и леса,
Где душ загубленных, пропавших
Хрипят и ропщут голоса…

е знает ли она ответа на вопрос, как изменить наш несовершенный мир? Может быть, и знает. Во всяком случае, своя версия у неё есть, хотя она и считает, что изобрела её не сама: «О том сияла истина в веках, и знал Гомер ещё до нашей эры». Более того, ответ известен, пожалуй, каждому из нас, только мы не отдаём себе в этом отчёта, постоянно отодвигая его с первого плана на задворки сознания. Мы заняты важной работой — делим время: «То хан половецкий, то Берия, То оттепель, то застой…», забывая при этом о том, что «зло и добро бесконечно едино струятся в сосуде одном». В этих строках — не оправдание зла. В них — приговор ему. Потому что выбор есть у каждого. И её — однозначен:

Добрый Гений за правым плечом,
Не прошу я тебя ни о чём,
Лишь подай ненароком мне весть —
Что ты есть…
А того, кто ещё за плечом,
Я сама не спрошу ни о чём.

Понятия «добро» и «зло», тем не менее, появляются в её стихах не так уж часто. Гораздо чаще здесь можно встретить слово «свет» — как обозначение времени суток и состояния человеческой души, как олицетворение всего самого высокого в природе материальной и духовной. Точнее даже сказать, что свет буквально разлит по её стихам: он слепит глаза в последний день зимы и играет в окошке избы, готовящейся встретить солнце, он в воспоминаниях о рано ушедшем из жизни отце — в соседстве с болью.

Она и Пушкина любит за то, что он — светлый. И с облегчением и радостью заключает стихотворение о нём словами:

Душа, несущая в мир свет,
Покуда мир стоит, не сгинет.

Есть у поэта и ещё одно любимое слово: слово.

И выберу я слово-оберег
Негаданно, как ягоду лесную,
И в звонкой тишине произнесу я
Терпению и верности обет…

Слово — не ради него самого («не прикоснусь я к слову скуки ради»…), но для поиска ответа на мучащие её и всех нас вопросы, для утверждения того сокровенного, что «стекает» в тетрадку со стихотворными строками из пределов, где пляшут «космические ветра». Для того, наконец, чтобы строчка, из тетради однажды «потерявшись», утолила вдруг чью-то боль…

Вот почему каждое её стихотворение — живое и трепетное, как только что вылупившийся из скорлупы птенец. И в каждом — столько света, любви и тепла, что о каждую стихотворную строчку можно греться, как о печку в студёный зимний вечер.

Это ведь очень немало, правда? Но она снова и снова просит:

Благослови меня, Господь,
И ниспошли мне слово, Отче,
Пылающее днём и ночью,
Врачующее дух и плоть…

Она знает, ради чего беспокоит небеса:

Но слова не коснусь я славы ради.
Гордыни мне неведома скала.
А скромный дар мой — строчкою в тетради
В незримые звонить колокола.

в заключение — вот о чём. Сейчас Светлана Борисовна живёт мыслями о создании книги об истории села Пыховка. В связи с этим она обращается с просьбой к односельчанам, уехавшим из родного села и живущим сейчас в других населённых пунктах, например, в районном центре, на станции Новохопёрск: пожалуйста, напишите истории своих родов, своей семьи, по возможности — сопроводите их фотографиями тридцатых, сороковых, пятидесятых годов. Весь этот материал можно принести в редакцию — мы обещаем передать его Светлане Борисовне.

У вас создалось впечатление, что мы слишком резко спустились с поэтических высот на землю? У нас — тоже. Так ведь она и живёт на зеле… А впрочем, пусть всё объясняет сама Светлана Борисовна:

Давно это было — недавно.
Но память беспамятством давит.
Тревожит смятеньем и болью
И нашею правит судьбою.
И стало дышать мне неловко,
И прокляты все отговорки,
Пока неиспитой водою
Забвения раны омою.
И дым ли, туман заклубится,
Чтоб нить-паутиной пробиться
Сквозь самую смертную муку
От прадеда к деду и внуку.
И слово, воскреснув жар-птицей,
Былого согреет страницы
Прощеньем, раскаяньем, скорбью,
Пока Савалою-рекою
Я буду молчать сокровенно
И слушать ответы Вселенной.